Врач — Учёный — Поэт — папа

 

 

Мне выпала большая удача: родиться в дружной, культурной, весёлой семье. Мама и папа (за что позднее я их не раз шутливо благодарила) вовремя обеспечили меня старшим братом, смышлёным, изобретательным в шалостях, неутомимым «авантюристом» Женечкой. Детство было счастливым.

 

Жили мы не богато. Папа до войны как врач Санитарного просвещения зарабатывал мало; мама училась на доктора, денег постоянно не хватало. Но в доме царила атмосфера любви, доверия и взаимопомощи. Мамина ласковая забота, Женькины веселые выдумки и папин творческий интеллектуализм создавали в доме постоянное ощущение радости.

 

Отец как бы взял на себя обязательство по культуре в доме: собирает для нас библиотеку («детские книги должны быть такие же, как взрослые, только лучше»), выписывает «Ежа» и «Мурзилку», учит Женю играть в шахматы (а тот позднее — меня). Помню — с каким нетерпением жду возвращения отца с работы и упоительные минуты встречи с ним перед сном. В раннем детстве, к моему великому удовольствию, он долго и жалобно (обиженный котёнок!) мяучит за дверью. Позже — сочиняет забавные сказки, в которых мне отведена не последняя роль. Ещё через год мне даётся право «заказывать» тему («про Наполеона...», «про Афродиту...», «про Колумба...»); награда — всякий раз новое увлекательное эссе.

 

В доме царит культ поэзии и музыки. Папа смешно по любому поводу и при малейшей возможности «рифмует». Декламируя детские стихи (Маршака, Чуковского, сказки Пушкина), неожиданно «сбивается» и ставит не «те» рифмы, но мы с Женей — начеку. Сам поиск рифмы многому учит. Мама часто играет Шуберта, Моцарта, Шопена (кабинетный Беккер занимает половину гостиной). Она обучает нас петь озорные студенческие песенки («Привольно папе в Риме жить...», «Крамбамбули», «От зари до зари...»), плясать под её аккомпанемент польку и краковяк. Папа также — страстный поклонник музыки. В старости без неё он и дня не мог прожить. Помню, как родители, оказавшись на пенсии, вечерами забавно спорили — смотреть ли фильм по TV или слушать, например, Бетховена; мама всегда — за первое, папа — за второе. Музыкальный ген мы с Женей, увы! не унаследовали. Слухом небо нас несколько обделило, но зато в качестве компенсации одарило обоих неуёмным желанием петь.

 

Война, резко оборвав детство, разбросала всех в разные стороны: папа оказался в Ленинграде, мама — в Свердловске, Женя — в Самарканде (туда была эвакуирована Военно-медицинская академия), я — в Бугульме. Каждый пережил свой тяжкий опыт, над каждым в какой-то момент витала смерть, все в чем-то изменились, но «микромир» остался тем же: надёжным и светлым. Когда на папу внезапно обрушился тяжелейший инсульт, «свои» врачи (мама и Женя), буквально — вытащили его из небытия.

 

Сохранилась семейная карточка кануна войны. Фотограф удачно разместил «квартет»: родители ещё относительно молоды, дети по-юношески серьёзны. Впоследствии, в разные годы мы стремились счастливое расположение повторить, и видно, как время вносит и вносит свои неумолимые «поправки». Мама любила шутку: «вдвоем две головёшки тлеют дольше». Они умерли почти одновременно, она, на год пережив его. С родителей и хочется начать воспоминания; прежде всего с биографии самого творческого человека в семье — ОТЦА.

 

Жизнь нашего папы — типичная судьба российского интеллигента, еврея-интернационалиста, страстно уверовавшего в мечту о коммунизме, по счастливому капризу Фортуны избежавшего ударов железного Молоха, и, благодаря победе над фашизмом, сохранившего прекраснодушную мечту до конца своих дней.

 

Илья Евгеньевич (Айзикович) Вольперт (1891—1979) родился в г. Вильна[1], в семье адвоката. В 1910 г., после окончания Виленской гимназии, уехал в Германию и поступил на медицинский факультет Гейдельбергского университета, поскольку в России из-за «процентной нормы» приёма евреев в учебные заведения (3%) учиться не мог. После окончания четвёртого курса летом 1914 г. пoехал в Вильну на каникулы, где его и застала первая мировая война. Доучиваться пришлось в Одессе. В 1915 г. он закончил медицинский факультет и был направлен врачом на Западный фронт. Вскоре после Октябрьской революции попал в плен к немцам, оказался в лагере в г. Боровичи, где, как он позже вспоминал, не было «железного» режима (немцы были ещё «не те»); он даже сумел наладить в лагере амбулаторный прием больных.

 

После заключения Украиной сепаратного мира с Германией отец как врач, окончивший Одесский университет, был освобождён и смог добраться до Петербурга. Здесь он вскоре женился на молодой пианистке Ольге (увы, мы запамятовали ее фамилию). Революцию он принял сочувственно, в конце 1918 г. был мобилизован в Красную армию, направлен ординатором эвакогоспиталя в г. Козлов (ныне Мичуринск), куда поехал с женой. Как он впоследствии вспоминал, когда в 1919 г. конница генерала Мамонтова захватила город, госпиталь не прекращал работы. Белогвардейцы требовали выдачи «коммунистов и жидов», но тех спрятали на чердаке. Папу не «распознали» и не выдали. Однако на него обрушилось страшное горе: во время погрома конный казак ударил ногой в живот беременную Олю; погибли две жизни. Впоследствии, во время наших страстных с ним споров о сути советской власти, он как главный аргумент неизменно повторял: «вы не видели еврейских погромов».

 

В 1920 г. эвакогоспиталь был переведен в Саратов, где Илья Вольперт заболел тяжёлой формой сыпного тифа (последствие — лёгкая глухота на всю оставшуюся жизнь). После выздоровления его назначили старшим врачом волжского санитарного парохода «Ярославна», направленного на борьбу с холерой. Он заболел, его выходила медсестра Гадася Соломоновна (Шлёмовна) Гуревич, на 7 лет моложе его, наша будущая мама, на которой он в 1920 г. и женился.

 

Осенью 1920 г. его направили в г. Ташкент, в распоряжение санитарного управления Туркестанского фронта. Там он был назначен старшим ординатором эвакоприёмника, а позднее командирован в г. Казалинск для борьбы всё с той же с холерой. В 1921 г. в Ташкенте родился сын Евгений. А папе снова не повезло, он заболел малярией, «трепавшей» его, как он позднее напишет в автобиографии, «до конца службы в Средней Азии».

 

В 1921 г. он, наконец, демобилизован и назначен главврачом больницы в г. Гдове. В 1923 г., благодаря помощи маминой родни, проживавшей в Латвии, наша семья смогла купить квартиру в центре Ленинграда. Папа возвращается и становится врачом Санитарного просвещения (этой областью, весьма актуальной для того времени, он занимался уже в Ташкенте, опубликовав несколько брошюр, одну — в стихах — «Красноармейцу-отпускнику»).

 

В начале коллективизации с группой врачей-добровольцев едет в Западную Сибирь, где ведёт санитарно-профилактическую работу. В Ленинграде в 1926 г. родилась дочь, которую он назвал в честь только что умершей Л. Рейснер, чьим почитателем он был, Ларисой.

 

В 1932 г. он участвовал в организации ленинградского Дома санитарной культуры[2], был методистом[3], лектором, позже заместителем директора по методической части и ответственным редактором издательства. Он создал при ДСК лечебный театр и писал для него пьесы и стихи. Его статьи по вопросам санитарного просвещения печатались в различных журналах и сборниках. По его мнению, в 1937 г. он не был арестован только потому, что оставался беспартийным. Ездил вместе с театром ДСК на новостройки Урала и Кузбасса. Получил две благодарности наркома здравоохранения.

 

С 1935 г. он начинает посещать знаменитые клинические «среды» И. П. Павлова; следствие чего — страстное увлечение психиатрией. В этой области — острая нехватка врачей. Его охотно берут сначала психиатром в районный диспансер, а позже — психотерапевтом в знаменитую клинику неврозов им. академика Павлова (15-я линия Васильевского Острова).

 

Утром 21 июня 1941 г. в г. Лудзе, куда после присоединения Советским Союзом Латвии наша семья впервые смогла поехать в гости (родственникам разрешили), благодаря знанию английского языка папа по лондонскому радио неожиданно узнал страшную весть: «ВОЙНА!». Родители, проявив редкое упорство («военнообязанные врачи мгновенно должны быть в строю»), чудом сумели в тот же день раздобыть билеты в Ленинград. Остальная многочисленная родня (врачи, адвокаты, музыканты — я со многими успела подружиться), уехать не смогла; все погибли, в том числе старики и прелестная малышня.

 

По возрасту И. Е. Вольперт мобилизации не подлежал. Добровольцем Народного ополчения, как старший врач артиллерийского полка он участвовал в боях ленинградского фронта. Его часть попала в окружение (знаменитый Ораниенбаумский «пятачок»), медроту чудом вывезли на катерах. Ленинградскую блокаду в должности начальника военного госпиталя он пережил в осаждённом городе. В 1942 г. вступил в партию. Награждён орденами «Красной Звезды» и дважды — Отечественной войны первой степени.

 

После демобилизации в 1946 г. вернулся в клинику, стал заведующим женского отделения неврозов, где и проработал до ухода после инфаркта на пенсию в 1962 г. В 1952 г. «за безупречную медицинскую работу» был награждён орденом Ленина. По общему мнению, он был хорошим, гуманным врачом. Квартира постоянно была наполнена художественными поделками с трогательными пожеланиями, дарами благодарных пациенток, типа подушечек с вышитыми надписями: «Дорогой Илья Евгеньевич, отдохните хоть часок».

 

В 1953 г. в Ленинградском Институте усовершенствования врачей (ГИДУВ) он защитил кандидатскую диссертацию «Исследование сновидений в гипнозе».

 

Это были годы «пика» антисемитизма (дело «врачей-отравителей»), но по счастливой случайности судьба оказалась к нему благосклонной. Мы были убеждены, что его диссертацию с треском провалят (усадили его накануне в кресло и в качестве «подготовки» прочли разгромную рецензию «Халтурщик от науки Илья Айзикович Вольперт»), но защита, к нашему общему удивлению, прошла благополучно. Что касается ордена, то больница представила его к ордену Трудового Красного знамени, а в Москве непостижимым образом награду «повысили», заменили орденом Ленина. Хотелось думать, что чудеса происходили не совсем случайно: он никогда не стремился «наверх», был практическим врачом, умудрявшимся сочетать тяжелый труд с наукой, и к тому же достойно прошедшим три войны. Но мы не позволяли себе подобных успокоительных объяснений: сотни тысяч, не менее достойных, были превращены в лагерную пыль.

 

Счастливые перипетии собственной судьбы настолько укрепили доверие отца к Советской власти, что в шестидесятые годы он даже послал в Центральный Комитет партии письмо с предложением ввести в стране многопартийную систему. Мы очень встревожились, нещадно его «прорабатывали» и готовились к самому худшему. Всё же нам удалось его несколько «образумить». Вскоре раздался звонок: «Говорят из секретариата Центрального комитета партии. Вы не изменили своё мнение?» «Изменил». «Вот и хорошо».

 

Поправившись от перенесённого инфаркта, он снова стал работать психотерапевтом, на этот раз — в районном диспансере («я испорченный человек — не могу жить без больных»). И только перенеся в 1966 г. тяжелый инсульт, он наконец-то решился на «заслуженный отдых». Но научную деятельность не прекратил. Отец — автор пяти монографий, двух ёмких по объему — «Сновидения в обычном сне и гипнозе» (Л., 1966), «Психотерапия» (Л., 1972) и трёх небольших — «Воспитание памяти» (Л., 1956), «Сновидения в свете науки» (Л., 1960), «Нервный человек» (Л.,1965, второе издание вышло в 1970 г. в Москве).

 

Изобретенный им 40 лет назад новый метод лечения неврозов, которому он придумал название «имаготерапия» (вживание в образ), сегодня получил научное признание и широкое практическое применение; ссылки на него постоянны и многократны. «Методу И. Е. Вольперта» посвящены статьи «Имаготерапия» в «Психотерапевтической энциклопедии»[4] и «Предтеча эмоционально-эстетической психотерапии» О. Н. Кузнецова в «Вестнике психотерапии»[5]. Там же посмертно опубликована итоговая работа папы «Имаготерапия как метод реабилитации при неврозах и психических заболеваниях (к вопросу о теоретических основаниях имаготерапии)»[6].

 

Свои научные идеи отец проверял в созданном им импровизационном «лечебном театре», чья специфика как бы соответствовала его второму призванию, гуманитарному. Папе была свойственна особая влюбленность в культуру, в искусство слова. Он безупречно владел русским языком, замечательно разбирался в лексических и синтаксических тонкостях, мастерски «правил» чужие работы. Про него говорили: «Редактор от бога». И вправду было любо-дорого глядеть, как под его пером на глазах «хорошели» статьи какого-нибудь учёного автора.

 

С юных лет, со времен учёбы в гимназии и университете, он с увлечением изучал европейские языки (немецкий, английский, французский), всю жизнь ими занимался, и даже в последние дни декламировал по-немецки стихи из «Фауста» Гёте и лирики Гейне. Отлично зная русскую и европейскую литературу, он имел особое пристрастие к поэзии, сам написал несколько десятков лирических стихотворений, одну поэму и одну комедию. Он прекрасно знал музыку и даже сам «сотворил», как он говaривал, «один сносный вальсик».

 

Знание культуры, увлечение историей и философией, любовь к изящным искусствам во многом способствовали его углублённому пониманию особенностей душевной жизни человека, живому интересу к этой сложной области медицины, и можно сказать, в чём-то определило специфику его таланта врача-психотерапевта. Широта интересов, внимательность к людям, трагическое ощущение жизни в сочетании с замечательным чувством юмора, — всё вместе создало неповторимую внутреннюю гармонию и особую мудрость этого скромного человека.

 

Его судьба в чём-то обычная, а в чём-то исключительная, во многом типичная и характерная для интеллигенции России двадцатого века, как нам думается, смогла бы представить интерес не только для его потомков, внуков и правнуков, но и для будущего историка, пожелавшего постичь загадки и противоречия русского двадцатого века.

 

Поэма «Памяти павших», ориентированная на пушкинскую традицию, была задумана в начале ленинградской блокады, первые строки созданы в 1943 г., закончена она была вскоре после войны. Лирические стихи он писал всю жизнь. И поэма, и стихи — отнюдь не профессиональное творчество. Хотя встречается немало счастливых находок, удачных строк, строф и даже целых стихотворений (например, «Город в тумане» — 1924), всё же это — только «интеллигентная домашняя поэзия». Автор именно так и оценивал своё творчество, не преувеличивая его значения и не претендуя на славу. Мы всё же решились опубликовать его творчество, пусть в «семейном» издании, малым тиражом (Тарту, 2000, 25 экз.), для «узкого» круга родных и друзей. Особую радость нам доставила возможность данного электронного издания его поэмы и стихов.

 

Мы верим, что для людей, любивших папу, восхищавшихся им, факты, детали, нюансы его поэзии дороги и важны. А внукам и правнукам будет интересно узнать поближе незнакомого прародителя. Мы надеемся, что поэзия, окрашенная присутствием его личности, приобретёт для них особую ценность и обаяние. Возможно, и еще кто-нибудь не без удовольствия с ней познакомится. А нам с Женей радость — сохранить об отце память.